Инстинкт следования Часто рассуждение об инстинкте
следования начинается с утверждения, что ребенок в естественных
условиях, следуя за мамой, движим чувством опасности. Якобы, в природе
инстинкт следования не угасает благодаря реальным угрозам - отравиться,
быть съеденным, укушенным. И далее утверждается, что аналогичным
образом поддерживается инстинкт следовая в сельской местности.
Именно эти, с моей точки зрения, заблуждения побудили меня заглянуть
поглубже в проблему. К тому же, часто встречающийся совет испугать
ребенка, устроив ему встречу с злым дядей, сделал вопрос формирования
поведения следования одним из наиболее противоречивых и обсуждаемых.
Начну с несоответствия, которое лежит на поверхности - утверждается,
что в деревне легче обучиться инстинкту следования, потому что там много природных опасностей.
На самом деле в деревне, в лесу, в поле этих самых опасностей очень
мало. Они больше воображаемые, нежели реально существующие. Городскому
жителю сельская местность и лес кажутся опасными, потому что там могут
напасть звери, можно съесть отраву, может укусить змея. Однако звери на
людей нападают крайне редко, в основном в период голода (лютой зимой)
или если трогаешь их потомство. Шансы наткнуться на такую ситуацию
приближаются к нулю. Животные питаются в своей биологической нише, в
которую человек не входит. Они его боятся и убегают. Если ребенок вырос
в лесу (джунглях), то ему сложно там отравиться: всё знакомое, всё,
если перепробовано, то в безопасных микродозах с грудным молоком.
Отравиться может ребенок, для которого лес - неизвестная территория.
Змея может укусить, в принципе, и когда ребенок следует за мамой. Да и
звери напасть..То есть, опасность, если она и есть, не связана
непосредственно со следованием. Получается, когда говорят об опасностях
в природе, которые якобы побуждают ребенка держаться поблизости, очень
сильно преувеличивают эти самые опасности и не учитывают их
"безопасность" для человека, там живущего. В естественных условиях ребенок следует за мамой вовсе не потому, что
сознаёт опасность! Осознание опасности объектов или ситуаций приходит с
опытом и благодаря передачи знаний в социуме. Во многом, ощущение
опасности закладываются отношением родителей и социума к различным
явлениям. Например, дети екуана, играющие на краю обрыва с мачете, -
находятся в опасности только с нашей точки зрения. Это очень важный
механизм формирования осторожного поведения, ведь среда обитания
меняется и заложенные на генетическом уровне ожидания опасного
"большого круглого глаза" леопарда уже не так актуальны для современных
городских людей, как для древних жителей саванн. К тому же, ни в
селе, ни в городе ребенок изначально не подозревает об опасностях, будь
то машина или серый волк. Машина даже более реальна. Серый волк, как
правило, присутствует только в воображении мамы. Значит, обучение
инстинкту следования зиждется совсем на других составляющих. Страх,
сопряжённый с чувством опасности, тут не играет почти никакой роли. Да,
он может стать этой самой составляющей, когда отсутствуют другие,
исконные. Именно это лежит в основе одного из применяемых методов -
"запугивание злым дядей". Одна из начальных стадий зарождения
инстинкта следования - это явление импринтинга: ребенок в первые минуты
жизни запечатлевает маму, и она ассоциируется у него с источником
жизни, за которым надо следовать. Тут вспоминается классический пример
с домашней птицей - кого новорожденный пернатый запечатлел в первые
минуты, за тем он и будет следовать, ассоциируя его с мамой. Надо
заметить, что цивилизованный человек тут же добавит предложение,
начинающееся со слова "иначе": Иначе его съедят Иначе он умрет
Но надо признать, что для новорождённого не существует никаких "иначе".
Он о них понятия не имеет, пока всё происходит в соответствии с его
врождёнными ожиданиями. Как только он попадает в неожиданную ситуацию,
чувство комфорта сменяется другим -чувством дискомфорта, о котором он
будет сигнализировать. Но это будут именно чувства дискомфорта и
несоответствия. Чувство ли это опасности, страха, отчаяния. - все эти
оценки даются взрослым человеком, а он уже знает о страхе, опасности и
отчаянии, которые рождаются в определённой ситуации, и может их
анализировать благодаря опыту, которого у ребенка нет. После
совершившегося импринтинга инстинкт следования, который является
врожденным, поддерживается ношением на руках. Ребенок созерцает
окружающее пространство с высоты материнских рук. И если это лес, поле,
речка, то он впитывает в себя информацию о них. И в этот период он
может формировать понятие опасности, если таковая где-то имеется.
Ребенок усваивает, какие ситуации, явления природы заставляют маму
реагировать особым образом. Взрослея, он будет подражать поведению мамы
и сам оценивать эти явления с позиции опасно-безопасно. Когда
ребенок научился ходить, у него есть уже некоторые конкретные понятия.
Но он следует за мамой не потому, что он думает, что без неё его съедят
или укусят (он об этом понятия не имеет), а потому что во-первых, мама
ожидает от ребенка такого поведения, во-вторых, ребенок действует в
соответствии с континуумом, у него не возникает мысли, что может быть
иначе (он не может резко почувствовать себя самостоятельным и убежать),
в-третьих, им движет потребность в длительном контакте и социализации.
Любой шаг в сторону от природных механизмов регулируется чувством
несоответствия врождённым ожиданиям, а они находятся совершенно в
другой плоскости, нежели более понятные нам страх, опасения,
одиночество.
Вот тут возникает вопрос, почему сельские дети лучше следуют за мамой
нежели городские, если ни теми, ни другими не движет чувство опасности,
даже если все исходные условия - импринтинг, ношение на руках,
отсутствие коляски - соблюдены. На мой взгляд, ответ стоит искать
опять же во врождённых ожиданиях. Они требуют определённой естественной
среды и определённого соотношения пространства с социумом. Город -
место очень неестественное, если смотреть с позиции врождённых
ожиданий: слишком много людей на квадратный метр, слишком мало
естественных ориентиров. Мама, даже если носит ребенка в слинге,
реагирует совершенно нормально на ревущие машины, на многочисленных
прохожих. Она всегда спокойна и дружелюбна. Ребенок усваивает это
отношение. Возможно, ребенок инстинктивно чувствует себя в дружелюбной
стае, в "племени". И инстинкт следования может отключиться за
ненадобностью - вокруг все свои, куда хочу, туда и иду. Ведь именно так
ведут себя дети в племени на знакомой территории. Или в той же квартире
они могут свободно передвигаться от одного члена семьи к другому.
В сельской местности естественных ориентиров гораздо больше. Нет
скученности и имитации постоянно присутствующего "племени". Инстинкту
буквально есть за что зацепиться, и он продолжает функционировать.
Ребенок идёт за мамой просто потому что вокруг больше никого нет и
потому что сохраняется ориентир "своя - чужая (знакомая - незнакомая)
территория". Насколько целесообразен метод запугивания?
Напомню, он заключается в том, чтобы убежавшего малыша принёс бы
какой-нибудь страшный дядька, напугавший его своим видом и угрозами.
Тут сразу же возникает вопрос гуманности такого метода и, главное, как
это отразится на психике ребенка. Кто-то утверждает, что психика
ребенка готова к подобному стрессу, кто-то вспоминает свои детские
фобии и утверждает обратное. Некоторые говорят, что так можно поступать
с детьми, которые во всех других отношениях (слинг, совместный сон,
грудное вскармливание и т.д.) благополучны. На мой взгляд,
подобное запугивание относится к крайним мерам и не может быть
рекомендовано всем подряд, в том числе "благополучным" детям. Это,
безусловно, неестественный метод в неестественных условиях. И он ничего
не имеет общего с биологической нормой или с природными ожиданиями
малыша. Самым действенным и гуманным было бы создание для ребенка
естественных условий, если мама заинтересована в возвращении угасшего
инстинкта. В любом случае, запугивание должно рассматриваться, как
метод, так или иначе травмирующий детскую психику, который основан на
том, чтобы сделать плохо сейчас, чтобы потом (если вдруг возникнет
ситуация) было хорошо (или лучше, чем совсем плохо). А прибегать к нему
или нет - личное решение каждой мамы, которая сможет самостоятельно
соотнести два фактора: риск от отсутствия инстинкта следования и
возможное недоверия к миру или, в крайнем случае, фобия, которую
ребенку придётся преодолевать в будущем. Но надо ещё отметить,
что поведение следования, вызванное визуальным запугиванием, будет уже
искусственным (приобретённым), потому что все естественные составляющие
давно прекратили функционировать за ненадобностью. Это поведение уже
будет базироваться на страхе и на чувстве опасности, которое ребенок
реально испытал и получил о нём представление. А в сельской местности
непуганый ребенок так и будет ходить за мамой, следуя своему
естественному инстинкту следования, а вовсе не из-за того, что на
природе больше естественных опасностей, о которых он, впрочем, даже не
подозревает.
Какова роль инстинкта следования? Я думаю, что этот
инстинкт отвечает больше за вживание ребенка в пространство, нежели
только за его безопасность (хотя безопасность, несомненно, является
составляющей этого вживания). Для того, чтобы инстинкт работал, нужны
определённые пространственные условия. Расширение мироощущения
происходит примерно следующим образом: комната - дом -
двор+огород+сад+место прогулок (т.е. везде, где мама часто ходит в
слинге с ребенком) - всё поселение - соседнее поселение и т.д. На
каждом этапе инстинкт следования побуждает ребенка раскрывать
пространство с помощью мамы или даже родственников (в случае с
ближайшим поселением). Одновременно строятся отношения с новыми людьми,
появляющимися в жизни ребенка по мере раскрытия пространства. Через
мамино восприятие он усваивает такие понятия как свой-чужой,
знакомый-незнакомый. То есть новые люди появляются в его жизни по мере
знакомства с пространством. В городской жизни ломка врождённых
пространственных ожиданий происходит, когда ребенок сознательно
начинает вживаться в пространство за пределами квартиры. Обычно в
пределах квартиры инстинкт следования очень хорошо проявляется. А когда
ребенок начинает ходить на улице, инстинкт следования иногда не
срабатывает. Здесь нет постепенного раскрытия, есть квартира только с
мамой и папой и большой мир с огромным количеством людей. У
инстинкта следования вполне могут быть такие же этапы становления,
активного действия и заключительной фазы, как у лактации. Как и
сосательный рефлекс, он естественным образом угасает по мере созревания
нервной системы ребенка и освоения им пространства. А город в виду
отсутствия естественных пространственных ориентиров не даёт инстинкту
реализоваться и выполнить свою функцию, в том числе и защитную.
Можно предположить, что в естественных условиях инстинкт следования
угасает тем раньше, чем безопаснее среда, вернее, чем безопасней она
воспринимается взрослыми членами социума. Через их восприятие ребенок
быстрее самостоятельно осваивается в пространстве. У деревенских детей,
например, это происходит легче, чем у городских (конечно, у тех
городских, у которых с инстинктом всё оказалось в порядке): дети
встраиваются в разновозрастную стаю и исследуют пространство без помощи
мамы и взрослых. Итак, если исходить из того, что инстинкт
следования связан с пространственно-временными факторами и в
естественной среде предназначен для поэтапного освоения окружающего
мира, то методы, применяемые для его поддержания будут отличаться от
тех, которые зиждятся на представлении, что ребенок, следуя за мамой,
движим врождённым чувством опасности. Во втором случае методы
направлены на имитацию опасных ситуаций и погружение ребенка в
агрессивную среду, чтобы у него выработалось определенное поведение, в
котором тесно переплетены врожденные программы и индивидуальный опыт
пережитого стресса. В первом случае - методы будут направлены на
поддержание естественного (врождённого) инстинкта, непосредственно не
связанного с чувством опасности, и будут сопряжены с желанием
приблизить пространственно-временные условия к природным.
Примечание редактора. Врожденных программ поведения, или
инстинктов - очень много. Сотни, если не тысячи. Но возникает
определенная трудность в их вычленении из общего ряда человеческих
действий. Ведь,очень трудно сказать какие составляющие человеческого
поведения являются врожденными, а какие воплощаются в результате
приобретения индивидуального опыта. Дети проживающие внутри одной
культуры в своем развитии испытывают колоссальное влияние культурных
стереотипов поведения. Можно, проведя многократные исследования,
выявить проявления "кризиса 3-ех лет" и говорить о врожденной программе
поведения, характерной для данного возраста, но, как только
исследователи сталкиваются с другой культурной реальностью, как
скрупулезно объясненные признаки "кризиса" исчезают. Еще запутаннее
картина может быть, есть определенные предпосылки для развития
"кризиса" действительно являются врожденными, проявляясь у всех
человеческих детей, а итоговое поведение совершенно различно. Тут и
задумаешься о тесном переплетении врожденного и приобретенного в
привычных нам программах поведения. "Инстинкт следования" - очень
спорная вещь в отношении человека. Есть ли он вообще? Вот у утенка,
олененка он ярко выражен. Кто попал в поле его зрения после рождения -
за тем и надо следовать. И эту программу невозможно скорректировать или
отменить. Она один раз запустилась и теперь благополучие детеныша
зависит от того правильный он объект запечатлел или нет. А что же
с приматами? У приматов есть четкая инстинктивная программа "не потеряй
мать". Это инстинкт, заложеннай на генетическом уровне. Если мать
теряется или ее изолируют от детеныша маленькая обезьянка испытывает
настоящий ужас. Она кричит и выдергивает у себя шерсть. Она впадает в
депрессию и, чаще всего, умирает. Это наказание за невыполненную
программу поведения, потому что управление программой, отделено от
рассудочной деятельности, а следовательно, неизвестно из-за чего
произошел сбой. То ли обезьянка вела себя неправильно, то ли ситуация
узнана неверно, то ли в самой программе заложена ошибка. Человек
относится к высшим приматам, поэтому инстинкт "не теряй мать" у него
тоже работает. Но мать, в силу незрелости человеческого новорожденного,
снабжена очень мощным материнским инстинктом. У нее тоже работает
программа "не теряй детеныша" и она стремится ее выполнять. Казалось бы, такое единообразие целей должно работать на укрепление
тандема "мать и дитя", но иногда они вступают в противоречие.
Очень часто мать полностью берет на себя функцию контроля за
перемещениями ребенка. Она идет туда, куда он пошел и догоняет, если он
от нее побежал. Зачем ребенку стараться "не потерять мать"? Зачем
организму растрачивать силы, если мать и так не потеряется? В этом
месте инстинктивная программа поведения отключается и ее запуск
происходит только в критической для ребенка ситуации. Но это не "инстинкт следования".
Вернемся к приматам. У хвостатых приматов детеныш, исследуя мир и
следуя за матерью, сохраняет спасительный контакт, держась за
материнский хвост. Это инстинкт. Он помогает им чувствовать себя
увереннее и развиваться гармонично. Макаки, которые были лишены такой
возможности в детстве, вырастали более замкнутыми и трусливыми, нежели
их более удачливые соплеменники. У человека хвоста нет, а геном
хранит информацию об этом инстинкте до сих пор. Нервничая, ребенок
хватается за юбку матери. А как только на поясе мамы появляется
импровизированный хвост - малыш радостно цепляется за него и семенит
следом. В этой ситуации мы можем говорить об "инстинкте следования",
который просыпается в ответ на узнанную ситуацию - "вижу хвостатую
маму". Но в реальной жизни мы ходим без хвоста, а на узкие юбки и
джинсы эта программа не включается. Поэтому нам приходиться формировать
определенное поведение, а именно "поведение следования". Мы обучаем ему
ребенка, прибегая к различным приемам, опираясь на врожденные
программы. Мы закрепляем и оттачиваем необходимую нам форму этого
поведения. В том числе мы используем способы, которые описаны в данной
статье. Источники: • Дольник В.Р. "Непослушное дитя биосферы", СПб-Москва, 2004 • Ледлофф Ж. "Как вырастить ребенка счастливым", М. 2004
Главная 